В то время мы работали "водолазами по договору" в порту г. Корсакова на Сахалине - производили диагностику состояния подводной части портовых сооружений и очищали от обрастаний кингстонные решётки стоящих у пирса судов.

Работа была несложная, только уж больно рутинная.
Каждый день одно и тоже - два АВМа до обеда, один - после.

Хотелось разнообразия, а ещё лучше - ПРИКЛЮЧЕНИЯ!

И вот как-то раз от одного из местных жителей, я узнал, что недалеко от порта, на небольшой глубине (метров 15 над надстройками), лежит старый военный корабль.
Говорили, что перед затоплением с него сняли всё вооружение, оборудование и после этого использовали, как мишень.

В воскресный день, прихватив личное снаряжение, и никому ничего не сказав, я отправился к предполагаемому месту затопления корабля.
Саня, местный житель, четырнадцатилетний мальчишка, с которым мы договорились насчет лодки, уже ждал меня на берегу.

Оказалось, что корабль отмечен буем, что несколько уменьшило пыл романтики (всё-таки хотелось найти настоящий, давно никем не посещаемый корабль), но зато сильно сократило время его поиска.

Впрочем, Санька сказал, что на его памяти здесь никто не нырял.
От его 14 лет я смело отнял 7 (тогда он, скорее всего, вообще этим не интересовался), и удовлетворился тем, что 7 лет "не посещаемости" - тоже неплохо.

Погрузились в лодку, налегли на вёсла, и направились к бую, метрах в трёхстах от берега.
Никаких особенных планов относительно погружения на корабль у меня не было.
Так, посмотреть на него, если будет возможность, что-нибудь прихватить интересное на память, и все.

Светило солнце, море было спокойным, вода, относительно, теплой.
Закрепили лодку за буй (обычный рыбацкий кухтыль, когда-то красного цвета, а сейчас выцветший почти до белого), и я стал готовиться к спуску.
Договорились с Санькой, что спуск займёт не больше 25 минут.

Надел "Чайку", аппарат, прикрепил к ноге ножны с ножом, натянул маску, ласты, взял в руку фонарь, предварительно продев руку в петлю страховочного шнура (под этим громким названием скрывался обыкновенный капроновый шнурок от ботинка), и лихо кувыркнулся спиной назад.

Погружаться начал рядом с буем, от которого, густо облепленный мидиями, вертикально уходил вниз синтетический трос миллиметров восемнадцать толщиной.
Видимость под водой была около семи метров, что для этих мест совсем неплохо.

Экономя воздух, я быстро спускался вниз, перебирая руками по тросу задерживаясь только для "продувки" ушей.
Мелкие рыбешки, при моем приближении бросались врассыпную, но далеко не отплывали.

Уже на пяти метрах резко похолодало и стекло маски запотело.
Остановившись, я промыл маску и продолжил спуск.

На глубиномере было 12 метров, когда подо мной возникла темное пятно.
По мере приближения к нему вычерчивались контуры надстройки корабля. Отплыв от направляющего мой спуск троса, я стал плавно опускаться вниз, раскинув руки и ноги наподобие осьминога.
Корабль постепенно появлялся из глубины, словно на проявляемой фотографии.

Сказать, что я волновался - не сказать ничего.
Это была смесь эйфории, мальчишества и выброса адреналина!
Вот она цель погружения, вот оно - ADVENTURES!

Корабль стоял почти на ровном киле с небольшим креном на правый борт. Значительная часть его кор-пуса погрузилась в грунт под собственным весом, надстройки обросли водорослями и мидиями, везде были тёмно-коричневые асцидии.
Всё это скрадывало обводы корабля.

Видимость здесь была значительно лучше, чем у поверхности, но всего корабля я всё-таки рассмотреть не смог.
Похоже на тральщик.

Было такое ощущение, что он побывал в бою - в борту зияли пробоины с завёрнутыми краями, вокруг лежали куски искорёженного метала, части оборудования и болванки от неразорвавшихся снарядов.

Впрочем, даже таким он был, по-своему, красив.
Я медленно поплыл над надстройками.

Приличных размеров камчатский краб медленно полз по своим делам, бычки удивлённо таращились на существо, не похожее ни на что, виденное ими до этого, сновало множество рыбной мелочи.

Меня охватило волнение - вид когда-то грозного боевого корабля под водой впечатлял.

Вспоминались рассказы о затонувших кораблях, сокровищах, приключениях, слышались команды офи-церов и топот матросских ботинок по железной палубе.

А что если заплыть внутрь ходовой рубки?
Конечно, там ничего нет, и все же - а вдруг?!

Подплыв к надстройке и, успокоив дыхание, я потянул себя дверь, ведущую в ходовую рубку, не особенно веря, что из этого что-нибудь получится.
Как ни странно, она поддалась без особых усилий!
Я заглянул внутрь.

Стёкол в иллюминаторах не было, и тёмно-синий свет моря проникал сквозь проёмы в рубку.
Страшновато, внутрь-то лезть…

Посмотрел на манометр - 120 атмосфер. Глубиномер отметил 22 метра.
Так, реальное время по запасам воздуха и "кессонке" - минут 25. Нормально.

Включил фонарь и теплый желтый луч рассеял царство полутеней, прочертив путь в чрево корабля.
Стало немного спокойнее.

Сдерживая дрожь в теле, и повернувшись на левый бок, я вплыл внутрь корабля, стараясь не поднимать муть.
Проем двери остался позади, и я оказался в рулевой рубке.

Служить мне довелось в военно-морском флоте, и раза я бывал на тральщиках похожего проекта.
Удивительно!
Переборки, палуба, подволок, всё такое знакомое, и все это на двадцатиметровой глубине!

Шаря лучом по переборкам, убедился, что корабль не погиб в бою, он явно был подготовлен к затоплению.
Не было ни приборов, ни оборудования - с него сняли всё, что представляло ценность.

В рубке нетронутой осталась лишь колонка машинного телеграфа.
Она тоже вся обросла мидиями, но надпись "Полный вперёд" осталась почему-то чистой.
Обе ручки, дающие команду в машинное отделение, были на месте и стояли в вертикальном положе-нии, что соответствовало положению: "Стоп машина".
Я попробовал сдвинуть их, но мне это не удалось.

Корабль не хотел двигаться, он хотел остаться здесь, на своём последнем пристанище.

Вы знаете, что корабль под водой живёт своей, только одному ему известной жизнью?
Никто, кроме него самого, не знает об этой жизни, никто не знает, кто приходит к нему по ночам, кто только что ушёл отсюда, не желая встречаться с незваными гостями, кто наблюдает сейчас за вами со стороны, находясь ровно на таком расстоянии, чтобы видеть вас, оставаясь невидимым самому.

Корабль, как будто, несёт в себе последнюю тайну, которая перестанет существовать только тогда, ко-гда он превратится в груду обломков.
Что он вспоминает, когда остаётся один?
Я потряс головой, чтобы сбросить это наваждение.

Вокруг был лишь металл, ржавый, со следами копоти.
Могильная тишина, ни света, ни движения воды.
Вниз из рубки уходил проем люка, на среднюю палубу.
Решил сходить еще туда.

Проплыл вниз вдоль трапа - везде висят обрывки кабелей, видны проемы кубриков, едва отличающиеся серыми яятнами от общего фона коридора, иллюминаторы без стекол.
Заглянул в один кубрик, в другой - кое-где остались неснятыми двухъярусные койки.

Сколько матросов и офицеров провели здесь часть своей жизни, сколько их, возможно, до сих пор хра-нят, фотографии этого корабля, гордо стоящего на рейде или выполняющего боевую задачу?

Проём двери, и трап уходящий круто вниз, появились неожиданно.
Посмотреть или нет?
На манометре - 80 атмосфер.
Я начал уже замерзать.
Ладно, посмотрим только быстро!

Спустился вниз, быстро проплыл по коридору метров 20, освещая себе путь фонарём.
Ничего интересного, всё то же самое.
Ну ладно, пора и наверх, останется воздух и время - поплаваем над кораблём.

На секунду я выключил фонарь - тьма навалилась со всех сторон, лишь манометр и глубиномер тускло фосфоресцировали, отмечая- 60 атмосфер, 25 метров.
Я поспешил включить фонарь.

Развернувшись, поплыл в обратную сторону.
Выход на среднюю палубу нашел быстро, дальше по коридору, где-то здесь должен находится второй трап, который выведет меня в ходовую рубку.
Чёрт, всё-таки - намутил, видимость упала до метра.

Луч фонаря осветил дверь.
Но мне не нужна дверь, мне нужен люк, я не открывал никаких дверей, кроме двери в ходовой рубке!
Внутри неприятно похолодело…

На всякий случай потянул дверь, она не поддалась.
Развернувшись, я поплыл обратно, проплыл над люком, из которого, кажется, только что вышел.
Коридор привел меня в большой кубрик - кинозал или столовую.

Нет, здесь я точно не был.
Заблудился!
Где я мог ошибиться?
Может быть, вышел, не в тот люк?!

Вернулся к люку, ведущему вниз, но сил спуститься в него не было.
Мысли путались, все смешалось: описываемые в книгах рекомендации, советы, похожие случаи с за-блудившимися людьми в пещерах и кораблях.
Голова работала лихорадочно, состояние было близким к панике.
Только не стоять на месте!

"Успокойся! Успокойся! Успокойся!"- твердил я себе, как заклинание.
Чёрт, ещё этот наклон корпуса судна!
Меня уже всего колотило и от волнения, и от холода.

Почему-то вспомнился сигнал бедствия, используемый радистами всего мира наряду с "SOS" - "MAY DAY".
Когда-то я его переименовал в "MY DAY"…
Кажется, как раз для этого дня.

Несколько взмахов ластами и я опять оказался в "кинозале".
Подплыл к иллюминатору - он слишком мал для того, чтобы пролезть в него, даже без акваланга, да и если бы пролез - что толку?
С 25 метров подняться наверх свободным всплытием мне вряд ли удастся.

Манометр отметил 40 атмосфер.
Надо успокоить дыхание, это прежде всего.

Пузыри, столь драгоценного для меня воздуха, поднимались вверх и собирались в углах "кинозала" ртутными каплями.

Уже не заботясь о том, что поднимаю муть, я решил проплыть его насквозь. Фонарь был почти бесполезен.

Кубрик перешел в коридор и метров через пять я заплыл в какое-то помещение.
Здесь мути не было.
Большая, электрическая плита со снятой верхней крышкой подсказали, что я на камбузе.
С камбуза должна быть дверь на палубу, - не таскали же они продукты сюда через весь корабль по трапам!

Дверей было даже две, но ни одна из них не поддалась моим попыткам открыть их.
Молнией мелькнула мысль - над плитой должна быть вытяжная труба!
Я развернулся и подплыл к плите, освещая подволок.
Вот она!

Конус воздухозаборника из нержавеющей стали отразил луч фонаря
так, словно кто-то светил мне навстречу.
Я вздрогнул!
Нервы были напряжены до предела.

Направил луч фонаря вверх конуса - он не встретил сопротивления - выход!
Отверстие было несколько больше иллюминаторного.
Если толкать аппарат пред собой, то я должен пройти!

Указатель минимального давления АВМа выскочил из гнезда, - воздух был на исходе.
Схватившись за края конуса, я подтянулся ближе к отверстию, и вдруг вся эта конструкция подалась мне навстречу.
Ещё не зная хорошо это или плохо, я дернул сильнее, насколько это было возможно при моём висячем положении, и вдруг вся эта махина вывалилась на меня, открыв, как мне показалось, громадное отвер-стие к свободе!

Видимо сыграла роль разница металлов, сработала электрохимическая пара, и края трубы в месте со-прикосновения с палубой надстройки за годы нахождения корабля под водой проржавели.
Впрочем, в тот момент мне было не до этих соображений.

Вытяжная труба, падая, выбила у меня из руки фонарь и упала своим краем на страховочный шнур, придавив его к палубе, а с ним и меня.
Вокруг меня была полная темнота, и лишь полоска света, пробивающаяся из под конструкции, как бы давала надежду, что ещё не всё потеряно, что я ещё жив.

Ситуация была ужасная: 25 метров, воздух на исходе, передо мной выход наверх, а я придавлен к палубе!

Попробовал приподнять край конуса, дёрнул рукой - бесполезно, конструкция даже не шелохнулась...
Обыкновенный капроновый шнурок от ботинка держал меня крепче стальных наручников!
Корабль упорно не хотел отпускать меня!

Впрочем, подумалось мне, упади конструкция не на фонарь, а на руку - это был бы точно конец "пловца-подводника".

Достать руку с прикреплённым к ней фонарём не было никакой возможности.
Нож!
Потянувшись за ножом, я нащупал пустые ножны!
Ножа на месте не было! Нет, только не это!!
Потерял!

Ещё и ещё я ощупывал ножны, пространство вокруг себя, до которого мог дотянуться, надеясь, что это произошло только что во время падения.
Бесполезно!
Ножа не было нигде, или я его не мог его найти.
Воздух уходил с необыкновенной быстротой.

Я как-то необыкновенно отчётливо представил себя в эту секунду со стороны. И тогда пришло спокой-ствие.

Словно зомби, руководимый кем-то другим, я прижался к дну, закрыл глаза, снял маску и стал бить стеклом маски по грузовому поясу.
Раз, два или больше, я уже не помню.
Была единственная мысль - только бы не потерять осколки!

Стекло треснуло, я ощутил это по звуку.
Сорвав зубами перчатку с правой руки, я выдавил стекло, нащупал один из осколков и, взяв его в руку, начал перепиливать шнурок возле самой кисти, стараясь держать стекло ребром, постоянно дёргая ки-стью изо всех сил.
Сколько на это ушло времени я не знаю, редуктор за спиной начал хрипеть.

"Почему такое тупое стекло?"- думал я.
Умирать не хотелось, страшно хотелось жить!

В эту минуту я прекрасно понимал людей лишённых зрения,
я ч у в с т в о в а л то, что я делал.
Мы со стеклом просто превратились в единый организм!

Воздуха уже почти не было, я начал высасывать баллон!

Положив стекло под себя, я изо всех сил потянул к себе левую руку, помогая ей пальцами правой.
Боже, как я тянул, мне кажется, что теперь я бы порвал шнур даже не надрезанным!

Шнур лопнул, как-то совсем буднично.
Свободен!

Рванув пряжку грузового пояса, и ощутив, как он свалился с меня, я открыл глаза.
Зрение обострилось до такой степени, что, что я смог различить смутное пятно отверстия в палубе.

Бешено работая ластами, я выставил руки вперёд и "полетел" наверх, выпуская пузыри воздуха, которые оставались где-то позади, не успевая за моим стремительным бегом к поверхности.

Наверх, наверх, к солнцу, к свежему воздуху!
О кессонной болезни в тот момент я не думал.

Тело мое вытянулось в болид, и только ноги молотили без устали.
Аппарат выдавал последние кубические сантиметры столь необходимого мне сейчас воздуха.

Лёгкие готовы были разорваться, сопротивляясь вакууму баллонов, и едва справляясь с данной им природой обязанностью.
На какой-то глубине рычаги лёгочного автомата клацнули в последний раз, и воздух кончился.
Это был конец!

Ну, нет, это не "МОЙ ДЕНЬ"!

Сбросив аппарат (я никогда не застёгивал ни поясной, ни брасовый ремни), перекинув шланги через голову, я продолжал своё стремительное восхождение к жизни уже без аппарата!
Поверхность воды была совсем рядом.
Передо мной возникло тёмное пятно- лодка!

Едва успев изменить направление движения, и выдохнув то, что у меня ещё оставалось в лёгких - я пробил эту тонкую грань между воздухом и водой, между жизнью и смертью, словно разрывая едва не накрывший меня саван.

Санька смотрел на меня, размазывал по щекам слезы, и зачем-то протягивая мне мою всплывшую перчатку.

Меня тошнило, я сорвал шлем, рванул молнию костюма, не обращая внимание на холодные струи воды, мгновенно проникшие к телу, лёг на воду, и всё никак не мог надышаться.
Здесь было сколько угодно воздуха, но мне его не хватало!

Минут через пять, при помощи моего обеспечивающего, я влез в лодку.
Буквально упав на её дно, я долго лежал не раздеваясь, смотрел в голубое небо и без конца повторял про себя: "Живой, я живой...", сам еще до конца не веря в это.

Из порезанной левой руки текла кровь - видимо стекло пилило не только ботиночный шнурок.
На глубине я этого не чувствовал, да и в тот момент это не имело никакого значения!

Как это здорово - жить!

В общей сложности около 45 минут провёл я под водой.
Каких-то особенных ощущений, связанных с нарушением бездекомпрессионных пределов я не почувствовал, но мы в то время были молоды, до неприличия здоровы и беспечны.

Больше я на этом месте не нырял, не смог заставить себя ещё раз вернуться на корабль, едва не ставший для меня могилой.
На дне остались аппарат, груза, нож, фонарь и маска с разбитым стеклом, как дань Нептуну за моё освобождение, плату за то, что потревожил дух корабля. Возможно, что они до сих пор лежат там.

Никому кроме Саньки я ничего не рассказал о том погружении, и обрезал буй от троса, ведущего к кораблю.

И ещё - месяца два после этого случая мне было очень тяжело оставаться одному в любом закрытом помещении, потом, правда, прошло.